...и остро чувствовать невесомость, когда захочется целовать. ©
31/01/17
Подул восточный ветер.
И весь день дует.
Февраль скоро.
Черно, мокро, пронзительно, но – свежо, звонко.
Деревья черные, сугробы черные, даже голуби – черные.
И ветер, ветер, ветер, плачет, тоскует, не злится – отчаивается.
А зимы и не было. Была череда кадров, как диафильм или даже порванная кинопленка.
И слов нет и не было. И вряд ли сейчас будет. Им страшно, они боятся упасть на бумагу, потому что не доверяют. Все слова кажутся сейчас лживыми и неправильными, такими вымученными, что страшно становится. Как будто получила больной щелчок кнутом по носу, а сейчас боюсь его высовывать из норы. Там же и слова.
Восточный ветер любит скрипку. Он хотел бы быть скрипачом, но в него не верили – и он бросил. Быльем поросло.
Подул восточный ветер.
И весь день дует.
Февраль скоро.
Черно, мокро, пронзительно, но – свежо, звонко.
Деревья черные, сугробы черные, даже голуби – черные.
И ветер, ветер, ветер, плачет, тоскует, не злится – отчаивается.
А зимы и не было. Была череда кадров, как диафильм или даже порванная кинопленка.
И слов нет и не было. И вряд ли сейчас будет. Им страшно, они боятся упасть на бумагу, потому что не доверяют. Все слова кажутся сейчас лживыми и неправильными, такими вымученными, что страшно становится. Как будто получила больной щелчок кнутом по носу, а сейчас боюсь его высовывать из норы. Там же и слова.
Восточный ветер любит скрипку. Он хотел бы быть скрипачом, но в него не верили – и он бросил. Быльем поросло.